Послушай и вспомни

(Песенник.)

Посвящается тем, чья молодость пришлась на шестидесятые

 

Это на Дерибасовской. Таки есть на что посмотреть.
У нынешних фотомоделей таких фигур не увидишь. А ведь скульптору позировали одесситки.

часть вторая: Бульвар.

 Песня четвертая: 1962-й. Una lacrima sul viso

Назвал я эту главу в честь итальянской песни, которая особенно мне нравилась в первой половине
шестидесятых. Ее спел Бобби Соло, красивый парень с совсем не итальянской, а, скорее,
американской внешностью. Да и имя он изменил, вместо "Роберто" называл себя "Бобби".
Хоть песня его вполне итальянская, ничего американского. Поет он ее замечательно.
Послушайте и посмотрите:

Этот год был годом непосредственно предшествующим появлению Битлз. Танцевали весь этот год

твист, о котором я писал раньше, но именно этот год был годом тотального твиста.
Уже почти не обращая внимания ни на дружинников с красными повязками ни на преподавателей,
его танцевали на вечерах школьники и студенты. Во всех радиорубках уже стояли магнитофоны и
как только официальная часть вечера переходила в танцы, на магнитофон ставили бобину с
Чебби Чеккером, Пэтом Буном или... итальянцами. О Чебби Чеккере я уже писал, о Буне напишу
в следующей главе, а вот о итальянцах, пожалуй, сейчас.

До появления Битлз именно Италия, а не Англия была наиболее продвинутой рок-н-рольной страной
после родины рок-н-ролла. Вообще, эра Битлз нас застала врасплох, ничего интересного из Англии
мы не ждали. Кроме Америки, мы ждали пластинок из Италии. Одесса ведь почти средиземноморский
город, что там до Неаполя, рукой подать. Двое суток перехода сухогруза. Моряки нам везли итальянцев.
Именно в этом году я впервые купил свою первую заграничную сорокапятку (так называлась пластинка
на сорок пять оборотов) и она была не американской, а итальянской.

Молодые итальянские звезды в самом начале шестидесятых старались петь ну почти настоящий
американский рок. С рока начинал Андриано Челентано, он хотел быть похожим на Элвиза Пресли
и Билла Хейли(саксофонист на полу в том, что вы сейчас увидите, это вполне в духе "Комет" Хейли.)

К счастью, он с самого начала был похож только на себя. И название рока, который поет очень
молодой Челентано сугубо американское "Блю Джинс Рок", и все одеты как герои"Вест-Сайдской
Истории". Ну в общем, посмотрите сами Андриано Челентано образца 1960-го года. Когда появился твист, итальянцы мгновенно
подхватили его, запели и затанцевали, правда, по своему.
Вот например как пел Twist again, тогдашний итальянский король твиста, Пeппино ди Капри,
мальчик с вполне интеллигентной внешностью, в модных тогда роговых очках:
Как его танцуют итальянцы, а особенно итальянки, вы тоже посмотрели. Не правда ли, чуть иначе?

Очень важным для советской продвинутой молодежи было то, что итальянцев, в отличие от американцев, можно было увидеть живьем.
Правда, не самых-самых и не самых рок-н-рольных. Но тоже достаточно известных в те годы.
В 1962-ом в Одессу приехал один из них, Марино Марини.Приехал с оркестром.
 Оркестр Марино Марини выступал в Городском Саду, том самом, что примыкает к Дерибасовской.
Сам Городской Сад славился двумя скульптурами: льва (Обратите внимание, для придания еще большей кровожадности жуткому хищнику, одесситы немногого подкрасили и льва и его жертву красной краской, олицетворяющей кровь.)

и львицы:


Хоть сегодня там еще есть и бронзовый Утесов:

и бронзовый стул из "Двенадцати стульев".

На бронзовом стуле можно прочесть:

- Заграница нам поможет

Одесситы по-прежнему на это надеются.

Однако вернемся во время, когда Утесов был еще жив, и в Городской Сад того времени, в летний
вечер 1962-го года. О билетах на Марино Марини можно было и не мечтать. У спекулянтов билет с
официальной ценой 1руб. 80коп. продавали за немыслимые 25 рублей. Это была тогда месячная
стипендия студента или тогдашняя цена джинсов на Толчке.
Так я и не мечтал. И денег у меня таких не было и барыгам, даже если бы они были, я их не хотел
бы отдать.
Вот почему, мы попали на концерт знаменитого тогда итальянца через забор. Этот забор и был самым
сильным впечатлением от выступления Марино Марини. Забор был почти девятиметровой высоты,
т.е. высотой в трехэтажный дом. (Ну, может быть, чуть-чуть ниже, но только чуть-чуть.)

Я думаю, что после штурма этого забора я был готов для службы в элитных частях специального
назначения любой армии мира. (Хоть я уже тогда предпочитал Армию Обороны Израиля) Потому что
этот забор надо было не просто преодолеть, что было очень непросто, а преодолеть в рекордно
короткий срок. Вдоль забора, как с внешней, так и с внутренней стороны ходили менты.
И влезть на него надо было в том момент, когда мент уйдет максимально далеко от тебя.
Иначе от тебя достанет дубинкой, а потом проведешь ночь в отделении, где тебе еще добавят сапогами
по почкам.
Взлететь наверх надо было цепляясь за едва заметные выбоины в ракушечнике, камне, из которого
этот забор был сложен. Дальше тоже не сахар.
На торце забора были понатыканы острые осколки бутылок. Мы об этом знали, поэтому надели самые
толстые ботинки, которые удалось раздобыть, обычные кеды или сандалии бутылочное стекло
продырявило бы запросто.
Дальше надо было, балансируя на торце шириной сантиметров тридцать, добежать до акации, достаточно
толстая ветка которой находилась примерно в метре от забора,
прыгнуть на эту ветку над девятиметровой пропастью, прыжок непосредственно с забора, хоть внизу был не асфальт, а грунт,
как минимум, гарантировал сломанные ноги, а то и сломанный позвоночник.

А потом уже по этой акации спуститься до высоты метра в два и только тогда прыгнуть на плотный дерн.
И все это опять же надо было проделать в ураганном темпе, пока мент, которых ходил с внутренней
стороны забора, был далеко.
Единственное послабление: на акации можно было затаиться среди листьев и выждать, когда он
отойдет достаточно далеко.

 

Сейчас в это трудно поверить, но я все это СДЕЛАЛ. В 15 лет чувство страха еще притуплено, зато энергии
сколько угодно.
На акации я правда отсиживался довольно долго, но потом удачно скатился вниз и прыгнул.
Только чуть подвернул ногу, но боль быстро прошла. Нельзя сказать, что я так уж спонтанно все это
проделал.
Нет, я днем из окна здания Исторического факультета Университета внимательно оглядел забор и все
подходы к нему.
И даже зафиксировал в зрительной памяти все выщербленные места забора, заранее прикидывая куда
я буду ставить ногу и где буду цепляться рукой. Готовился, как к серьезному бою. И выиграл этот бой!
Я был не один, со мной вместе и тоже удачно прорвались еще трое. Правда, один из них подвернул ногу сильно,
когда прыгал, нога мгновенно почернела из-за огромной гематомы, но с концерта не ушел.

После концерта мы его к нему домой (благо дом его был совсем рядом, в Малом переулке) несли фактически на руках.

Вернее, мы его держали с двух сторон вместо костылей, а он прыгал на одной ноге, на ушибленную ногу он ступить не мог.
Но через пару недель он даже хромать перестал, у подростков все заживает быстро.

Имен других героев прорыва на Марини я не называю, мало ли что?
А вдруг тех, кто и сейчас живет в Одессе, по этому давнему делу в обезьянник запрут да еще повесят на них пару свеженьких
ограблений банков?
До меня им уже не дотянуться, но других закладывать не буду.
Сам по себе концерт уже не так меня вдохновил, основной адреналин в кровь вспрыснул прорыв на него,
хоть... я не пожалел, что дошел до цели, половина песен была у всех на слуху.
Да еще многие пелись в бодром ритме твиста и не только пелось: маэстро Марини покачивался в такт грохоту
барабанщика вместе с остальными музыкантами.

Что еще надо для счастья?

Теперь я напомню несколько песен, из тех, что пел маэстро на этом концерте.
Первая - "Марина", эту песню знали все.

Одесская версия начиналась словами:

Никто не знает, где живет Марина,

Она живет в тропическом лесу.

И каждый день ... ее горилла.

И маленький зеленый кокаду.

На этот раз я из песни слово выкинул. Ничего страшного, кому надо, догадаются.

Вторую тоже тогда знали почти все, она называется "Бамбино"(Малыш)
Видеоклип с суперпопулярным "Бамбино" даст вам возможность познакомиться с великой французской певицой Далидой.
Она тоже была нашим кумиром в эти годы.


Куплетисты под эту мелодию обличали диктатора Испании, каудильо Франко.

Такими словами, уже вполне приличными, но весьма кровожадными:

Удивительный малыш,

Ты хорош, когда ты спишь.

Было б лучше, было б всем,

Чтобы ты заснул совсем.

 

Еще одну песню, которую пел на том концерте Марино Марини тоже пела вся Одесса до его приезда.
Одесса - город морской, поэтому она пользовалась особой популярностью.
К сожалению, я не знаю итальянского названия этой песни, поэтому я не смог ее найти.
Может кто-то подскажет?
Надеюсь, что мои ровесники и те, кто чуть постарше и помладше, вспомнят ее по словам припева:

Я не плачу, не жалею,

Что влюбилась не в жокея,

Не в торговца бакалеей,

А в красавца - моряка.

Очень была зажигательная песня, но одесситам не хватало зажигательности в ее официальном русском
переводе, вот почему они сделали свой вариант:

Я не плачу не жалею,

Что имею гонорею,

Не от старого еврея,

А красавца-моряка.

Ну что ж, такой сюжет действительно был весьма близок к реальности.

Потому что иметь гонорею от старого еврея было очень сложно, старый еврей этим роскошным гусарским насморком, как называли
в старину гонорею, действительно наградить не мог. Откуда гонорее было у него взяться?

А вот красавец - моряк - запросто. В Одесский порт приходили суда под разными флагами, в том числе такими экзотическими,
как либерийский. И не всегда на этих судах экипаж был проверен во всех отношениях, в том числе и инфекционном. Но моряки
вразвалочку сходили на берег и открывали для себя, нет не Америку, откуда в Одессе Америке взяться, они делали другое приятное
открытие: В варварской Одессе, как и в цивилизованных портах, вроде Марселя
или Неаполя, их ждут прекрасные дамы, и ждут совсем рядом, прямо на Таможенной площади.

Приморская улица, которая шла вдоль Порта заканчивалась именно этой небольшой площадью.
И там был официальный вход в Порт, будка, охранник, все как полагается.

Тогда, летом 1962-го, когда затихал Бульвар, я несколько ночей подряд спускался вниз, мимо
Порт-клуба по другой лестнице, не такой знаменитой как Потемкинская, и приходил на Таможенную площадь.
Дело в том, что я к тому времени уже прочел "Яму" Куприна и меня в мои пятнадцать лет очень
заинтересовали рабочие будни, вернее, рабочие ночи представительниц самой древней профессии.
Они ждали моряков именно там, на Таможенной. Несмотря на то, что до капитализма было еще почти
полвека, бизнес уже тогда был налажен вполне профессионально, то есть уже тогда в Одессе были
хорошие менеджеры способные справиться с этой не простой задачей. Во-первых, никакой самодеятельности,
никаких одиноких искательниц приключений в иностранной валюте.
У девушек была железная организация.
Был бригадир, она руководила своими подопечными строго, но справедливо, я это сам наблюдал несколько
летних ночей.

Именно она мне нравилась больше остальных.
Ее звали Муся, но она еще откликалась на странную кличку "МалАя". Именно так, не "Малая", а "МалАя".
Странную, потому что она, как раз, была крупнее остальных девушек.

Хоть Муся не была образцом изящества, но все было при ней и все было на месте. Каждая в отдельности деталь ее тела
действительно была крупноватой, но сочетание крупных деталей: и мощные бедра и мощный зад, и, конечно же,
уникальные как и по величине так и по совершенству форм груди, создавало ту гармонию, которая скрадывала размеры, делая их 
вполне приемлемыми и вызывающими самые восторженные чувства.
А если к ним добавить еще и густые брови, яркие даже в ночном освещении губы, блеск карих глаз и рыжеватых густых волос,
то вы понимаете, что я все ближе и ближе подбирался к бригадиру Мусе, чтобы еще лучше разглядеть так радующие глаз детали.
При девушках был, конечно, и охраняющий их представитель власти.

Разумеется, его заработок в коллективе Муси-МалОй во много раз превосходил официальный заработок в родной милиции. Я видел
сколько и каких купюр отстегивала Муся менту.
Вряд ли его месячное жалованье могло сравниться с его заработком на Таможенной только за одну ночь.

При этом, мент, который за ними присматривал, мне не нравился. Он очень грубо разговаривал со своими работодательницами
и благодетельницами. Например, он им мог скомандовать:

- Бляди, стройтесь!

 

Наверное, мент был приезжим, потому что слово это в Одессе почти не употреблялось. Одесситы предпочитали называть этих девушек "хунами".

Кроме мента их охраняли... таксисты. Таксисты по совместительству и были сутенерами.

Там был тоже бригадир, его звали... нет как его звали, я не скажу, потому что у него было не русское и даже не еврейское имя, а я не хочу разжигать межнациональные страсти.
Те таксисты, которые работали с девушками не были национально-ориентированным коллективом, там были и русские и украинцы
и евреи, бригадир был единственным представителем одной из закавказских республик.

Таксисты охраняли девушек от нечистоплотных клиентов,
А клиенты изредка такие попадались. Которые норовили на халяву подлюбиться.
Об одном из них позже спел в своих одесских куплетах Вилли Токарев.
Вернее, он о таком спел в отдельном куплете.(втором)

Один заморский боцман майна-вира

Сидел в кафе с девчонкой до поры.

И в общем после порции пломбира

Расчитывал на порцию любви

Она ж не проявляла интэрэсу,

К тому что он отчаянно богат.

Она сказала: Это же Одесса.

У нас в Одессе это не едят.

Таксисты же представляли и ложе любви. Потому что отъезжали с девушкой и клиентом не очень далеко, но туда, где было поменьше
освещения и там деликатно покидали машину на некоторое время.
У девушек был и перерыв на обед, именно тогда мент кричал: "Бляди, стройтесь!"- и объявлял общий перекур и перекус.
Это время было святым, клиенты терпеливо дожидались:"Любовь - любовью, а обед - по расписанию."

 

Работа у девушек была нелегкой, сами они не страдали аннорексией и не очень берегли фигуру, наоборот, считали, и, я думаю, вполне
справедливо, что чем больше той фигуры, тем лучше и клиентам и им. Поэтому их, ночные ланчи были очень и очень солидными.

Я облизывался, мне-то есть было нечего.

Но Малая меня уже на вторую ночь заметила, подозвала и начала спрашивать, отчего пацан не спит шляется там, где ему шляться
еще рано. Тут я ей начал рассказывать про "Яму" Куприна и про то, что когда-нибудь и сам напишу что-нибудь
подобное. (Как видите, в конце концов я Мусю не обманул, вот сейчас и пишу). Девушки заинтересовались, никто из них ни про
Куприна ни про "Яму" не слыхал.

Они, окружив меня и Мусю, требовали подробностей этого производственного романа. Я обещал принести "Яму" и почитать им вслух.
После этого меня даже покормили, а Муся как бы шутя поцеловала меня взасос. Я был на вершине блаженства.
На следующую ночь я действительно принес томик с"Ямой" и во время ночного ланча читал ее девушкам вслух.
Эффект был поразительным, они почти все рыдали. Так что я на несколько ночей, благодаря великой русской литературе, стал
кумиром несколько специфической, но очень отзывчивой публики.

Потом, правда, пришлось вместо Таможенной Площади идти домой, родители вернулись, они уезжали
из города и, поэтому, оставляли меня на несколько дней одного, вот почему я подружился с бригадой Муси-Малой.

Девушки с Таможенной обслуживали, в основном, моряков, как наших, так и иностранных. Нет, конечно, иногда появлялись и
посторонние клиенты, не без этого. Но девушки с неохотой садились в машину к какому-нибудь барыге, они
считали себя морячками и сухопутные крысы их не вдохновляли.

Кстати, на здании Городской Думы сидят две аллегорические фигуры, которых одесситы тоже считают морячками.

 

Рассказывают про этих крупных, но тоже гармонично сложенных мраморных девушек, что одна из них, та, которая смотрит в сторону
моря, информирует свою подругу:

- МорячкИ плывут!

А вторая в мечтательной задумчивости ей отвечает: "Эх, погуляем."